Поиск по тегам: Андрей Воронихин

Портик это непременная часть всякого крупного церковного здания эпохи классицизма. Композиция колонных портиков в значительной степени канонична; основные элементы этой композиции повторяются во многих постройках. Но произведения больших мастеров всегда индивидуальны, имеют свой характер даже в тех их частях, построение которых продиктовано, казалось бы, незыблемыми канонами. Чем же это достигается? Секрет здесь заключается в композиционных особенностях, подчас трудно уловимых на первый взгляд. Эти особенности могут проявляться в характере взаимодействия части — какой является, например, портик — с целым, то есть со всем зданием. Они могут проявиться и в деталях — часто именно детали дают в руки мастера средства, позволяющие ему «выразить себя» так, как это не сделает никто другой. Так вот, именно детали воронихинского портика отличают его от той композиции, которая изображена в альбоме Ф. В. Каржавина.

Присмотримся к этим различиям. У Баженова горизонтальный карниз фронтона дан, согласно каноническим правилам, без венчающей части; аттик располагается в плоскости стены здания; в поле фронтона помещена статичная композиция с человеческими фигурами. Воронихин же дает во всех трех карнизах фронтона полный профиль; ломает плоскость аттика и выдвигает его вперед, нагружая колоннаду; в треугольнике фронтона помещает не группу фигур, а символическое изображение «всевидящего ока». И вместо строгого, классически спокойного портика из каржавинского альбома возникает полная движения, пластичная и насыщенная контрастами воронихинская композиция. Так частные детали меняют весь образ архитектурного сооружения. И все же нельзя полностью отбросить предположение о том, что баженовский проект Дома инвалидов, исполненный с «подражанием церкви святого Петра», мог быть в какой-то мере использован Воронихиным - ведь такого же «подражания» требовал и Павел I от строителя Казанского собора. Проверить это предположение, к сожалению, невозможно. Никаких следов проекта В. И. Баженова в России не сохранилось (за исключением, быть может, только единственного эскиза - «Паперти для храма» из альбома Ф. В. Каржавина); не дали результата и поиски, предпринятые в парижских архивах еще в начале нашего века по инициативе И. Э. Грабаря — художника и искусствоведа, составителя многотомной «Истории русского искусства». Можно только с уверенностью сказать одно: проект, выполненный за сорок лет до начала постройки Казанского собора пусть гениальным, но все же тогда еще молодым и недостаточно опытным зодчим, не мог дать Воронихину готового решения или хотя бы какой-то существенной его части; необходимость изменений, безусловно, диктовалась и прошедшими десятилетиями, и особенностями конкретного задания. А самый главный аргумент, свидетельствующий об оригинальности работы Воронихина, — это конечно сам Казанский собор, с его живой, многообразной архитектурой, лишенной даже следа какой-либо застылости, схематичности — черт, почти неизбежных при выполнении архитектурного сооружения по чужому проекту.

Еще в 80-х годах прошлого века было обращено внимание на одну справку, хранившуюся в архивах Казанского собора и воспроизведенную в «Историко-статистических сведениях о Санкт-Петербургской епархии». Эта справка утверждает, что план Казанского собора был составлен Воронихиным «по образцу, начертанному для парижского Дома инвалидов русским молодым художником Баженовым, хранящемуся в парижской академии художеств, с подражанием фасаду римской церкви св. Петра, в уменьшенном виде», а в примечании к этим словам сказано: «По свидетельству покойного архитектора Плавова».

П. С. Плавов (1794—1864)—архитектор из близкого окружения Воронихина. Он работал на стройке Казанского собора и учился одно время в архитектурном классе Академии художеств у Воронихина. Следовательно, он мог знать такие подробности, связанные с проектированием Казанского собора, которые оставались неизвестными другим.

Строительство собора было закончено незадолго до того, как армия в «двунадесять языков» перешла границу Россия. В тревожные летние дни 1812 года мимо Казанского собора проходили полки, направлявшиеся к театру военных действий. Здесь, в соборе, состоялась торжественная служба перед отъездом в действующую армию нового главнокомандующего русскими войсками фельдмаршала М. И. Кутузова, облеченного народным доверием. В тот день, по словам современника, собор «наполнился многолюдным стечением народа, который в путь шествующего провожал в слезах радости и восторга».

Казанскому собору довелось еще раз принять полководца. Произошло это тогда, когда армия Наполеона уже была изгнана из России. Но радость победы омрачалась в те дни великой скорбью. В апреле 1813 года в маленьком прусском городке Бунцлау Михаил Илларионович Кутузов скончался Его тело в сопровождении траурного кортежа, отправили на родину 24 мая печальная процессия прибыла в Сергиеву пустынь что на Петергофской дороге. Здесь в соборе монастыря гроб с прахом полководца стоял семнадцать дней, в течение которых в Петербурге шли приготовления к похоронам. 11 июня траурная колесница двинулась к столице. «На границе Петербурга, у Каменного моста через речку Таракановку», как писала газета, была устроена встреча при стечении «дворянства, чиновников, купечества и народа в бесчисленном множестве». Гроб Кутузова сопровождали «отряды войск, пехотных и конных, артиллерия с своими орудиями. Шествие сие продолжалось от Триумфальных ворот через Калинкин мост до Никольского собора, и оттуда через Мойку на Большую Морскую, на Невский проспект к Казанскому собору. Все дороги и улицы усыпаны были зеленью, а по иным местам и цветами». Очевидец вспоминал: «Народ еще у Нарвской заставы выпряг лошадей и вез траурную колесницу вплоть до Казанского собора. Все невольно утирали слезы»

Под куполом Казанского собора по рисунку А. Н. Воронихина был сооружен катафалк, на который и установили гроб с телом покойного. Два дня народ прощался с Кутузовым. А 13 июня 1813 года состоялось погребение: гроб был опущен в склеп, сооруженный в северном приделе храма, направо от входа с Невского проспекта.