Поиск по тегам: Петербургская архитектура в XVIII и XIX веках

XVI век видел борьбу обоих начал в лице двух исполинов — Палладио и Микеланджело. Все дальнейшее искусство отмечено борьбою этих двух начал — охранительного, или палладианского, — творчества отраженного, влюбленности в античный мир, и революционного, или микеланджеловского, — творчества из себя, влюбленности в себя. Микеланджело победил своего антипода Палладио, и его победа означала победу барокко над ренессансом.
Но борьба только казалась законченной, на самом же деле она продолжалась непрерывно и вскоре вспыхнула с такой же остротой и нетерпимостью, как и в XVI веке. Изменилась только арена борьбы перенесенная из Италии во Францию, да изменился результат ее: революционный дух который Микеланджело вдохнул в барокко уступил место классицизму Палладио, и в европейской архитектуре открывается эпоха палладианства.

Наряду с его сухими, академическими, «книжными» формами во Франции пробивалось и несколько иное течение, тяготевшее к большей свободе творчества и получившее название стиля регентства (Наиболее яркими мастерами этого стиля были Лассюране, тот же Боффран, Оппенор, Лажу, Мейсонье, Кювилье-отец и др.
Несмотря на то что Регентство предшествовало единоличному правлению Людовика XV, стиль, названные по имени этого короля, выработался в действительности не сколько раньше, почему оба названия хронологически не точны.
К представителям стиля регентства должен быть отнесен и Леблон). Как мы уже имели случай говорить выше, стиль этот чисто декоративный, применявшийся только во внутреннем убранстве. В то время как наружная архитектура осталась почти такой же чопорной и сдержанной, как раньше, и только слегка оживилась легкими ударами орнамента, внутри все уже говорит о совершенной смене вкусов. Здесь все легко, весело, ничем не связано, говорливо, шаловливо, интимно и уютно.
Двор и академия относились сначала отрицательно к новой моде, но она пришлась по вкусу парижскому светскому обществу, наперерыв начавшему заводить у себя такие милые, веселые, очаровательные игрушки-комнаты. Понемногу «зараза» перекинулась и в академический лагерь, и дело кончилось тем, что контраст между наружной и внутренней архитектурой стал чем-то вроде закона. Почти непонятно, как мог «академик» Боффран быть таким нарочитым «сухарем» во внешней архитектуре и в то же время так легко играть и забавляться на внутренних стенах своих построек.

В России первый намек на поворот к классицизму мы замечаем только в 1750-х годах. Это было, пожалуй, не столько определенным движением в сторону классики, сколько смутным и робким желанием уйти куда-нибудь от форм барокко. Осенью 1749 года императрица Елизавета, во время пребывания в Москве, приблизила к себе молодого пажа И. И. Шувалова, который с этого времени быстро пошел в гору и вскоре стал первым лицом при дворе. Несмотря на свои юные годы, он был одним из образованнейших людей своего времени, говорил по-французски, по-немецки и по-итальянски, преклонялся перед западной культурой и следил за новинками в европейской литературе и искусстве, переписываясь впоследствии с Гельвецием, Вольтером и различными художниками. Европеец с головы до ног, друживший в Петербурге со всеми интересными иностранцами, бывавшими там в то время, Шувалов не мог не знать о том движении в сторону возрождения классических идеалов, которое тогда замечалось во всей Европе.