Но судьбе угодно было еще раз оборвать в самом разгаре новое и последнее увлечение этого неисправимого энтузиаста: 2 августа 1799 года Баженов умер от разрыва сердца (Один только Казаков успел прислать несколько альбомов чертежей московских зданий, смятых с натуры под его наблюдением. Чертежи эта являются драгоценнейшим и часто единственным материалом для воссоздания облика Москвы в XVIII веке.). Беспокойный, вечно мятущийся дух, великий и немощный в одно и то же время, то смелый и дерзкий, восходящий на головокружительные высоты, то вдруг бессильный, сгибающийся под тяжестью ноши, то вздымаемый прихотью судьбы на вершины славы, то стремглав летящий вниз, униженный, осмеянный, забытый — это ли не подлинный герой ненаписанной еще трагедии большого стиля!
Гениальный неудачник, в результате почти сорокалетней пламенной работы не оставивший нам ни одного совершенного создания, он был из тех глубоких русских натур, к которым принадлежал и Александр Иванов: их самые горькие поражения были их лучшими победами, минуты бессилия и падения - их высшими достижениями и горьким прозрением. И элегантное, никогда не мудрящее, ясное искусство Фельтена не сравнится с этим надломленным сомнением творчеством. И сомнения и надрыв, и тревожно звучащий, никогда не разрешающийся диссонанс делают баженовское творчество насквозь русским, более русским чем у других его современников. Все это сказалось, однако, яснее в Москве, чем в Петербурге.
И. Грабарь