«Вяземская лавра» в районе Сенной

Особым обилием уголовного элемента отличалась так называемая «Вяземская лавра» - комплекс домов, расположенный рядом с Сенной площадью, в районе между Обуховским проспектом (с 1878 г. — Забалканский, а ныне Московский проспект) и Горсткиной улицей, там приблизительно, где сейчас находится рынок и далее к реке Фонтанке.

Один из исследователей социального «петербургского дна» Н. Свешников в 1900 году в очерке «Петербургские Вяземские трущобы и их обитатели» дает достаточно точное топографическое описание месторасположения пресловутой «Вяземской лавры» и небезынтересную характеристику ее обитателей:
«Вяземский дом выходит двумя большими флигелями на Забалканский проспект и одним довольно красивым на Фонтанку... Во флигелях по Забалканскому помещается трактир, семейные бани, питейный дом и до десятка других торговых помещений.
Кроме этих трех лицевых зданий, во дворе дома находится еще четыре жилых флигеля, бани и множество разных кладовых. В этих флигелях помещается постоялый двор, чайная, на местном жаргоне называемая мышеловкою, — вероятно потому, что заходящие сюда чины сыскной полиции частенько захватывают тех, кого нужно; затем, в одном флигеле — несколько корзинных мастер, а остальные квартиры, числом до полутораста заняты и в настоящее время, как и прежде, не беднотою, но отребьями, отбросами, паразитами общества...»

В полуночлежках-полупритонах «Вяземской лавры» ютилась петербургская беднота; отставные солдаты получавшие грошовую пенсию и просившие милостыню, найменее обеспеченная часть мастеровых, самые что ни наесть мелкие торговцы и торговки, продававшие Сенном рынке с рук всякую завалящую снедь и одежду шарманщики и уличные музыканты, «крючники», собиравшие тряпки и кости по помойкам.
Но все же определяли социальный облик «лавры» не они, а многочисленные представители преступного мира и нищие.

Подлинными хозяевами лавры были арендаторы квартир, которые сдавали «углы», то есть места на нарах, помесячно и и а ночь за недорогую плату: за месяц проживании взималось рубль 20 копеек, а за право переночевать всего 5 копеек. Но основной доход владелец ночлежек получали от перепродажи водки в ночное время, скупки краденого, ростовщичества.
В ночлежках, притонах и квартирах «Вяземской лавры» процветали пьянство, азартные игры, разврат. Не прекращались драки и поножовщина. Случайно попавшего сюда человека могли, а чаще всего именно так и бывало, ограбить до нитки, да еще и «на костылять» по шее, спуская с лестницы. «Случалось, что некоторые приносили жалобы местным властям, но оне прямо отвечали: «Ведь ты знал, что это Вяземский дом. Знал, куда шел, так не черт тебя и нес. Вперед наука, не будешь другой раз тут шляться!"» —пишет Н. Свешников. Действительно, полиция, как правило, предпочитала не вмешиваться в дела обитателей лавры. Хозяева квартир и их жильцы чувствовали себя здесь почти безнаказанными.

Контингент обитателей «Вяземской лавры» постоянно обновлялся, достигая норой двух и более тысяч жильцов. Так, в 1870-х годах и четырех домах «Вяземской лавры» насчитывалось 2505 жильцов.
Веяния времени сказались несколько и на жизни Сенной площади. Под давлением общественного мнения скрепя сердце, полиция была вынуждена прикрыть «Малинник» и несколько тайных публичных домов в Таировом переулке, владельцы которых никогда не скупились на «доброхотные» подношения. Но и после ликвидации их еще достаточно оставалось в районе Сенной мест, где можно было «завить горе веревочкой» оступившемуся человеку.

В своем романе «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский писал: «Около харчевен в нижних этажах, на грязных и вонючих дворах домов Сенной площади, а наиболее у распивочных толпилось много разного и всякого сорта промышленников и лохмотников. Раскольников преимущественно любил эти места, равно как и все близлежащие переулки, когда выходил без цели на улицу. Тут лохмотья его не обращали на себя ничьего высокомерного внимания, и можно было ходить в каком угодно виде, никого не скандализируя... Он и прежде часто проходил по этим коротеньким переулкам, делающим колено и ведущим к площади в Садовую. В последнее время его даже тянуло шляться по всем этим местам, когда тошно становилось, „чтоб еще тошнее было..."».