В 1774 году отношения между Фальконе и Бецким достигли кульминации. «Генерал», как часто называл его скульптор, даже не делал попытки скрыть свою неприязнь. Он весьма односторонне информирует Екатерину о ходе работ, не отвечает на письма скульптора, поддерживает всякие ложные слухи о будущем монументе и в особенности о предстоящей его отливке. Теперь Бецкой не мог
простить Фальконо своей неудачи как руководителя работ. Все его попытки оказать влияние на их ход оказались безуспешными, начиная с выбора места для памятника, устройства пьедестала и кончая литьем. Все литейные мастера, приглашенные по инициативе Бецкого, были не у дел. Категоричность его распоряжений часто вступала в противоречие со здравым смыслом, а логика скульптора, даже осли она была вызвана упрямством, побеждала.
В письмах к Екатерине Фальконе также уже не скрывал своей антипатии к Бецкому и не очень выбирал выражения для того, чтобы обрисовать истинное положение дел. Однако не Бецкой, естественно, больше всего занимал художника. Бецкой был лишь помехой, сильной, могущественной, однако все же не такой, чтобы свести на нет достигнутое. Модель монумента была готова, и остановить стремительный порыв всадника уже было невозможно.
«Вашему императорскому величеству может быть известно, что я сделался литейщиком статуи Петра Великого, - писал Фальконе, наконец, устав от сношений с людьми глупыми, я принужден не слушаться более внушений утонченной добросовестности, меня удерживающей дотоле. Словом, я делаю свое дело один с своими рабочими, по своему собственному усмотрению. И несмотря на то равнодушие, чтобы не сказать обидное презрение, которое г. Бецкой упорно выказывает во всех случаях мне и тем людям, кои меня интересуют, несмотря на то, что он старается выставить себя руководителем операции, которую я веду один и в которой он, разумеется, ничего не смыслит, несмотря на все это, я исполню все свои обязанности».
А. Каганович