Поиски литейщика

Пока шли приготовления к предстоящей отливке монумента, сложная дискуссия развернулась по поводу того, кто же все-таки будет отливать всадника.
По просьбе Фальконе весной и летом 1768 года начали переписку с заграницей в надежде найти там опытного литейного мастера. Писали во Францию, в Париж, писали к литейщику Гоору в Копенгаген (который согласился, но запросил за работу 400 тысяч ливров), писали русскому посланнику в Швецию, «Известно мне, - писал Бецкой в Стокгольм, - что в Стокгольме таковой (литейщик) имеется. Того для Ваше сиятельство покорнейше прошу об нем разведать, где он прежде и какое выливание чинил, и в том достаточное искусство имеет ли. Последнее же отливание о коем слышно что неудалось от посторонней или другой какой ошибки последовало и когда по усмотрению Вашему знающим он окажется, тогда с ним уговорится согласен ли будет сюда для отливки онаго монумента приехать и на каких кондициях обязываться станет меня уведомить...»

Литейщик Мейер

Эта попытка привлечь литейщика из Стокгольма не увенчалась успехом. Слухи о неблагополучном исходе его работы подтвердил русский посланник, который в июне 1768 года отвечал Бецкому: «Здесь действительно имеется весьма искусный литейщик Мейер, но как последнее его отливаиие королевской Густава Первого статуи ему не удалось собственной его ошибкою от употребления излишнего жара, следуя, как ои сказывает новой методе...», то и рекомендовать его не решается, Мейеру предстояло статую короля отливать вновь.

Таким образом, очень скоро становится ясно, что не так легко будет найти за границей литейщика нужной квалификации, которому можно доверить исполнение столь сложной и ответственной работы. Выбирать приходилось «на расстоянии», полагаясь на отзывы не всегда компетентных людей, иногда руководствуясь лишь слухами о способностях того или иного мастера. Бецкой же продолжал настаивать на том, чтобы сам Фальконе взял на себя руководство литейным делом.
Создается впечатление, что поиски литейного мастера велись
не там, где это следовало, и не должным образом. Фальконе был
оторван от русских литейщиков, незнаком с их опытом и поначалу
не верил в плодотворные результаты их труда. Между тем опыт
этот был чрезвычайно обширным. Нужно было только проникнуть
в эту среду, познакомиться с мастерами, и тогда не потребовалось
бы стольких усилий для того, чтобы преодолеть возникшую преграду.

Наконец, 8 мая 1769 года Фальконе сообщает Екатерине, что здесь, в Петербурге, объявился человек, который предложил свои услуги для отливки монумента. «Весьма достойный человек, - писал Фальконе, — желал бы исполнить отливку конной статуи, с тем чтобы я помог ему своими советами. В его воображении лента представляется наименьшим за то вознаграждением. Прекрасная, блестящая мысль в применении ко мне, потому что если литейщик надеется получить ленту для самого себя, то он должен придумать по крайней мере полдюжины лент для скульптора. Но скульптор никаких помышлений и претензий по части лент не имеет, а потому было бы довольно забавно, если бы литейщик наставляемый и руководимый скульптором в деле чисто механическом был разукрашен орденом».

Полковник Петр Иванович Мелиссино

Этим «литейщиком» был полковник Петр Иванович Мелиссино, один из лучших русских артиллеристов. Фальконе напрасно иронизировал, так как именно Мелиссино был связан с русскими литейщиками из Арсенала и потому способен был помочь успешно осуществить перевод модели в бронзу.
В письме к Бецкому в сентябре 1769 года Фальконе объясняет причины, по которым он не может взять на себя руководство литейными работами. Расчет был на то, что это письмо станет известным Екатерине. Так это и произошло. Однако доводы Фальконе не показались ей убедительными.

«Вы скажете мне тоже,— писала она скульптору, — почему Вы не хотите отливать статуи, не во гнев Вам будь сказано, в письме Вашем к г. Бецкому нет никаких основательных доводов, я думаю, что у Вас есть еще иные лучшие в запасе. Если бы можно было побороть препятствия, то это было бы доброе полезное дело, а чего не может достигнуть гениальный человек; к тому же кто говорит, что литейщик по ремеслу сделает лучше Вас, вспомните о стольких искусных литейщиках, которым отливка не удалась. Вы мне скажете, что это их дело, но неужели Вам будет весело смотреть как другой испортит труд Ваш; я убеждена, что ежели Вы примете на себя труд заведовать отливкою, то она удастся и Вы испытаете менее неудовольствия, чем с тем или другим литейщиком».

После этого одному из литейщиков Фальконе поручает отливать свою статую Амура, причем сам ему помогает, но безрезультатно. По каким-то причинам отливка не удалась. Фальконе сообщает об этом Екатерине, нервничает, прислушивается к самым различным советам. Для Фальконе литейные работы оставались «делом чисто механическим». Справедливо отдавая предпочтение собственно творческому процессу скульптора, он не вдавался в тонкости литейного дела, в «ремесло», знать которое, по его мнению, художнику можно только приблизительно. Впоследствии, однако, отливка памятника его многому научит. На собственном опыте он убедится в трудности этого ремесла, в том, что оно требует большого искусства, точнейшего расчета, артистизма.
В конце концов Фальконе вынужден был согласиться. «1 августа я написал г. Бецкому, — сообщал он Екатерине, — что предполагаю отлить сам статую без всякого вознаграждения; такое предложение не слишком пришлось по душе е. п.; он отвечал мне через две недели четырьмя словами двусмысленными, неудовлетворительными, потому что в них чувствовалось непониманне трудностей, неосозвавание важности этой операции, о чем в письме своем я разумеется, должен был умолчать. Но трудность в случае личной мною отливки заключается еще в том, что я совсем не умею остужать вторичную ковку; к тому же я открыл на днях, что и мастеровой, долженствовавший помогать мне, не более меня смыслит это дело. Я только что узнал, что книга, в которой излагаются б подробности способы отливки, употреблявшиеся Бушардоном, только что вышли в свет, мне вышлют ее на днях. По получении ее, когда я изучу эту часть, то легче решусь на что-либо.»
Все же решение Фальконе в 1769 году самостоятельно приняться за литейные работы не было окончательным. В душе художник еще колебался, его еще пугали трудности, еще не было уверенности в своей профессиональной пригодности для столь сложного дела.

А. Каганович