Идея нового классицизма

Так вдали от Италии родилась и постепенно развивалась идея нового классицизма, не палладианского, а римского и эллинского. Но пока шли книжные споры, эволюция архитектурных форм не поспевала за ними, подвигаясь вперед крайне медленно и неуверенно. Сам Суффло, так тонко изучивший эллинские храмы Пестума, создал тот меньше всего эллинский храм св. Жеиевьевы, который был позже превращен во «Французский Пантеон». Сквозь все его «римские» формы все еще проглядывает предательское родство с Блонделем и Мансаром. Пока пришлось довольствоваться этой модернизированной римской классикой, и все были рады, что хоть от ренессанса и барокко наконец избавились. Ближе к эллинам суждено было подойти лишь следующему поколению, в эпоху Директории.
Еще менее «классичны» сами планы новых построек. Упрощение, о котором столь красноречиво писали и говорили представители новых течений, весьма мало коснулось разбивки планов, оставшихся почти такими же, как и в дни барокко. Они, пожалуй, еще сложнее и запутаннее тех и еще красивее с чисто графической стороны.

Ими можно любоваться как совершенными графическими произведениями, как чудесными орнаментальными коврами, в которых сладостный ритм линий, образующих в стремительном беге узоры, ласкает и убаюкивает глаз. Правда, здесь нет больше сложных кривых, нет даже настоящих овалов и все скомбинировано из прямых линий и частей окружности, но по-прежнему все так же причудливо, так же прихотливо и «незаурядно».
Появилась, впрочем, одна особенность, которой вскоре суждено было стать одной из самых характерных черт нового стиля,— страсть к колоннам. Уже Бернини, один из величайших мастеров барокко, был заражен этой «благородной страстью» и создал знаменитую «рощу колонн» перед собором св. Петра, но тогда это было скорее исключением, чем правилом, теперь же колонна становится таким же центром композиции, каким была у греков и римлян.

Увлечение колоннадами временами бывало похоже на какое-то опьянение, на прямую исступленность, и своего апогея достигло в конце XVIII века. Последняя четверть этого века была в архитектуре сплошным гимном колонне, без колонн никто не мог вообразить себе прекрасного здания. Чем великолепнее здание, тем больше должно было быть колонн, которые часто считались уже не десятками и не сотнями, а тысячами.
Один из самых ранних гимнов колонне прозвучал в проектах Пейра, изданных им в 1765 году и оказавших большое влияние на дальнейшую архитектуру, между прочим и на русскую. Особенно много изобретательности в планах двух неосуществленных проектов какого-то дворца и «академии для воспитания юношества». Знаменательно, что в этих планах иной раз больше художественной выдумки, чем в самих фасадах. Один фактор сыграл огромную роль в победе нового классицизма — это расцвет перспективной живописи, которая искала сюжетов главным образом среди живописных развалин. Особенной популярностью пользовались картины Паннини, учителя Сервандони, а позже — композиции Гюбер Робера.

Но наибольшее влияние на искусство второй половины XVIII века оказали рисунки и офорты Пиранези, известные в то время каждому архитектору. В Париже с 1750 года можно считать барокко уже не существующим в его прежнем виде, и теперь типичными для новой эпохи зодчими становятся Габриель (1699—1782), де Вальи (1729— 1798), Пейр, Контан д Иври (1698—1777) и Суффло (1709—1780). Тот же перелом совершился и в других странах Европы, но не везде одновременно, запоздав в иных местах на четверть века и больше. К таким запоздалым странам должна быть отнесена и Россия, где Растрелли еще в 1760-х годах отделывал в Зимнем дворце свои раззолоченные залы, смеявшиеся над всеми теориями классиков.

И. Грабарь